Помню, в начале 1992 года, когда я работал в Управлении анализа и прогнозирования МИД, у меня с некоторыми моими коллегами возник нешуточный спор. Чтобы хоть в какой-то мере представить себе его накал и кипевшие страсти, надо понять ситуацию того времени в МИДе. В декабре 1991 года в связи с разгромом Союза нас всех уволили из МИД СССР и формально мы стали безработными, хотя, не знаю почему, продолжали ходить на работу (видимо, по привычке). А вот работы, как и зарплаты, уже не было.
Но не всех постигла такая участь. Некоторые коллеги – самые «продвинутые» и самые «сознательные», а главное, сумевшие вовремя подсуетиться, за месяц-полтора до позорной сходки в Беловежской пуще перешли из союзного в российский МИД. С карьерной точки зрения они сделали потрясающий ход. В начале 1992 года они вернулись в здание на Смоленской площади, которое уже стало домом МИД России, но с повышением в должности сразу на 2-3 ступени. Особенно много их пришло в наше Управление, поскольку оно считалось ключевым для целей внешнеполитического планирования. Например, один из таких «комиссаров» (так мы их называли), бывший в союзном МИДе вторым секретарем, в одночасье стал советником, другой из первого секретаря вдруг вырос до заместителя начальника Управления и т.д.
Атмосфера в нашем подразделении была удушающей. «Комиссары» нас учили. Вернее, переучивали. Не обходилось без полемики на вечные темы. Одной из них был вопрос о новом предназначении и позиционировании России в мире, её, если так можно выразиться, материальном и интеллектуальном «багаже» в усеченном виде.
Так вот, «комиссары» проводили следующие тезисы. Россия – средняя региональная держава, ей не под силу тягаться с крупными игроками и даже с такими странами, как Италия, Испания или Португалия в силу ошибок советского руководства, приведших к экономическому упадку и полнейшему загниванию во всех сферах жизни. Не надо лезть туда, где никто нас не ждет: глобальные вопросы – не про нас. Нужно сидеть тихо в своем «углу» и не высовываться. Одновременно – учиться у «передовых держав». Что касается идей, то мы были сыты ими по горло в советское время. К чему они нас привели? Хватит с нас идеологий и пустых лозунгов! Если подвести черту под этими светлыми мыслями, то их суть можно выразить кратко: «не до жиру!»
Честно говоря, поначалу я был сбит с толку этой «комиссарской» риторикой. С одной стороны, в ней была своя логика и сугубый прагматизм: после кошмара 91-го года нам надо было сосредоточиться и, грубо говоря, «зализать раны». Но вместе с тем что-то внутри меня восставало против такой постановки проблемы. Что именно, я тогда не совсем понимал, но всё, чему меня учили, всё, что я впитывал в себя на протяжении сорока лет жизни, бунтовало и не давало покоя. И я брякнул первое, что пришло в голову: «но мы остаемся ядерной державой!» И тут же получил по полной: дескать, наш ядерный щит порядком проржавел; но самое главное – у нас в нашем состоянии абсолютно нет ни намерения, ни желания не то, чтобы его применять, но даже пройти хотя бы одну ступеньку ядерной эскалации. Это, мол, было бы безумием и отвратило бы от нас мощные западные страны, которые сейчас с нами дружат, а это надо ценить и беречь как зеницу ока.
Насчёт «дружбы» я имел свое мнение, но благоразумно не стал его высказывать. Зато выпалил другую мысль, в которую абсолютно верю по сей день: русский человек не может жить без идеи! Наверное, не стоит и говорить о том, какие новые жесткие обвинения на меня посыпались: дескать, во мне говорит советское прошлое, от которого давно пора отказаться, иначе я вряд ли буду годен для работы в российском МИДе; единственная идея может состоять в том, чтобы стать нормальной страной и жить нормально, как наши соседи в Европе и т.д. и т.п.
Спорили долго и не один день. Конечно, каждый остался при своем мнении. За тридцать с лишним лет, прошедших с тех пор, я убедился по крайней мере в двух вещах. Во-первых, Россия не может быть «нормальной» страной в западном понимании в силу её истории и нашего национального характера. «Нормальность» западных обществ, особенно сейчас, вызывает много вопросов и ещё больше сомнений. Во-вторых, русская идея – это не миф, не фантазия и не плод умственных упражнений философов. Она была, есть и будет до тех пор, пока будет существовать российский суперэтнос. Поясню эту мысль, насколько это позволяют рамки статьи.
Итак, откуда есть пошла русская идея? Впервые стройные идеи появились в Древней Руси с принятием христианства византийского образца. Тогда стали распространяться нормы жизни и поведения, в частности, не допускавшие покупку прощения за злые деяния, как это было в Западной Европе с индульгенциями. Учение Блаженного Августина о предопределении не получило хождения на Руси. Напротив, утверждалась вера в то, что каждый должен отвечать за свои земные дела. Наши летописцы и древние неизвестные авторы в своих пронзительных по душевной силе произведениях выковывали те благородные идеи о добре и зле, справедливости и истине, которые были взяты за основу последующими поколениями старцев, отшельников, мыслителей, писателей и поэтов.
Поразительную и до сих пор во многом загадочную роль в формировании русской идеи сыграл подвиг Бориса и Глеба – первых русских святых. В 1015 году после смерти князя Владимира его сыновья Борис и Глеб были убиты по приказу их брата Святополка, захватившего Киевский стол и опасавшегося сопротивления братьев. Борис и Глеб не противились подосланным убийцам, хотя в их руках была и сила, и власть. Это непротивление принципиально отличалось от их отношения к внешним врагам. Борис – умелый воин, по приказу отца возглавлял княжескую дружину для борьбы с печенегами. Но он с негодованием отверг предложение дружины идти на Киев для свержения Святополка, после чего дружина покинула его. Думается, дело тут не столько в чувстве покорности старшему брату (тем более, что Святополк скорее всего не был единокровным братом Бориса и Глеба, поскольку считался сыном Ярополка – брата Владимира, отнявшего у него жену, когда она была беременна), сколько в невиданном до того времени (да и много лет спустя) принципиальном отказе от междоусобной борьбы князей как недостойном христианина поведении.* Именно моральная чистота, беззлобие, кротость Бориса и Глеба в сочетании с их юным возрастом вызвали такую любовь в ним народа. Добровольно принять смерть, когда тебе, как Борису, нет и 25 лет (а Глеб был совсем юношей) и так хочется жить – это беспримерный подвиг во имя принципа: не поднимай руку на ближнего! Этот поступок потряс русских людей, привыкших к совсем другому поведению и образу действий не только князей, но практически всех на Руси – тем более, что христианство тогда только начало завоевывать позиции в Киеве и в других русских городах. Здесь не очень важно, что правда, а что могло быть вымышлено в рассказе древних летописцев о Борисе и Глебе. Главное было в народном мнении и восприятии русскими этого рассказа. Очевидно, свою роль сыграла и чисто русская черта национального характера – жаление безвинно пострадавших. Почитание Бориса и Глеба стало всенародным задолго до их церковной канонизации (1072 г.). А вот Святополка на Руси справедливо нарекли Окаянным.
Другой поразительный и на первый взгляд представляющийся парадоксом факт – святые «непротивленцы» по смерти становятся во главе небесных сил, обороняющих русскую землю от врагов. Казалось бы, они не могли защитить не то, что отечество, а самих себя. Но это кажущееся противоречие разрешается легко, если подумать. Князья в свой смертный час отказались от силы, хотя ее имели, чтобы спасти душу. А небесные защитники земли русской могут быть только с абсолютно чистой душой. Именно они, безгрешные, а не другие, даже причисленные к лику святых, в том числе их отец Владимир, крестивший Русь, но до этого совершивший очень много грехов. Вот почему Борис и Глеб тронули сердце русского народа. Воистину своей смертью смерть поправ, они стали для русских людей практически недостижимым светлым идеалом жертвенности ради высшей цели – жить по справедливости. Обстоятельства сложились так, что продолжение их существования на земле оказалось несовместимым с этим идеалом, и они без колебаний пошли на смерть. Их страдание не только оправдывает бытие России, но и защищает её от врагов в самые страшные времена. Не зря у Пелгусия (воина Александра Невского) в ночь перед битвой на Неве в 1240 году было видение ладьи с гребцами, в которой Борис и Глеб положили руки на плечи друг другу. «Братие Глебе, - сказал Борис, - вели грести, да поможем сроднику нашему Александру.»
Беспримерный жертвенный подвиг Бориса и Глеба был возведен русским народом на пьедестал абсолютной моральной чистоты. Это означало, что в народном мнении духовное неизмеримо выше материального. В этом была и остается суть русской идеи, её прочный фундамент. Именно вокруг этого стержня в течение столетий в нашей стране шли невиданные по душевному накалу и порыву страстей идейные поиски. И тот, кто скажет, что это миф, не знает ни России, ни её истории, ни её героев.
Одним из самых чтимых русскими таких героев был Александр Ярославич Невский. Подвигом своей короткой жизни он совершил, казалось бы, невозможное: уберег оставшийся осколок Руси на северо-востоке от порабощения немцами, шведами и литовцами с запада и от монгольского нашествия с востока. Причем с монголами он заключил квази-союз, позволивший получать от них помощь для защиты западных границ от «просвещённых» европейцев. Последние предлагали ему «рокировку» - союз для борьбы с монголами, но … ценой отказа от нашей веры и перехода в католичество, иначе говоря, ценой утери души и наших идеалов. Монголы же на веру не покушались, гарнизонов в русских городах не оставляли. Да, монгольский смерч принес массу разрушений и страданий на Руси, но Александр, сделав свой трудный выбор в пользу меньшего из зол, словно видел будущее в том страшном XIII веке. Тем самым князь заложил традицию нашего «разворота на Восток» за 800 лет до нынешнего «восточного поворота»! Эта традиция стала неотъемлемой составляющей уже не только русской, но и российской национальной идеи. Уже в XIV веке на Руси началась активная метисация русских и татар, а в последующие века, в ходе дальнейшего разворота на Восток и расширения границ России до Тихого океана и Черного моря всё новые народы вливались в русский поток. Кто скажет, что Кутузов, Рахманинов, Ахматова и многие-многие другие выдающиеся люди России, ведущие своё происхождение от татар, не русские? Все они русские по духу, по русской идее, а кровь в данном случае значения не имеет.
Но это далеко не всё, что сделал для духовного становления России Александр Ярославич. Будучи гениальным мыслителем, он впервые в русской истории сформулировал главные русские идеи. Подбадривая свою «малу дружину» под стенами храма святой Софии в Великом Новгороде перед стремительным броском на шведов в 1240 году, князь произнес дошедшие до нас из глубины веков замечательные слова: «не в силе Бог, но в правде!» Над смыслом этого изречения надо серьезно думать, ибо правда в русском языке имеет широкое значение. Это и справедливость, и истина, и добро, а не только соответствие твердо установленным фактам, как, например, в английском truth. Правда в широком значении с течением времени стала центральным элементом русской идеи. Всем нам хорошо знакомы выражения «искать правду», «пострадать за правду», «стоять за правду», «наше дело правое». А сейчас часто можно слышать или читать слова «наша сила в правде».
Именно Александр Невский в XIII веке всеми своими поступками впервые показал, что нет ничего дороже Родины, а жертвовать собой ради её защиты и ради своего народа – это и долг, и счастье, выше которого нет ничего. Его предавали брат и сын, неблагодарные новгородцы изгоняли его из города, многие русские пытались силой противиться его политике, но за 42 года своей жизни он ни разу не изменил своему кредо: «никто же больше любви не имет, аще тот, кто душу положит за други своя». Не живот, не жизнь, а самое дорогое – душу. И вновь, как и двести с лишним лет ранее в подвиге Бориса и Глеба, здесь духовное ценится выше материального. В постулате Александра Ярославича три ключевых слова: други, душа и любовь. Понятно, что тот, кто душу положит за други своя, приобретет искреннюю любовь своего народа. Поэтому в русском идейном пантеоне понятие любви имеет особое значение. Сформулированная нашим гением столь пронзительно идея патриотизма прошла сквозь века. Жива она и теперь в теле российской идеи.**
Идейное наследие Александра Невского дало мощные всходы в последующие столетия. Через 120 лет в 1380 году, по образному выражению Л.Н.Гумилёва, на Куликовскую битву собирались суздальцы, владимирцы, ростовцы, как представители своих княжеств, но вернулись оттуда русскими, хотя и живущими в разных городах. Ибо все они положили душу за други своя.
Российские идейные искания приобрели особый размах в XIX веке. Целая плеяда наших замечательных мыслителей, включая А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, Ф.М.Достоевского, Л.Н.Толстого, Н.В.Гоголя, Ф.И.Тютчева, продолжала искать русскую правду, да так, что стрелы их идей пронзили всю Россию и разлетелись далеко за её пределы.
Выше мы сделали попытку описать только зачатие русской идеи, которая за тысячу прошедших лет трансформировалась в российскую национальную идею. Она многогранна, сложна и беспрерывно развивается в наших собственных спорах и дискуссиях. Но заложенная тогда основа нашей духовной жизни непоколебима и жива по сей день. Пожалуй, в этом особый смысл и значение нашего мироощущения и восприятия самих себя.
_______________________________________________________
* Некоторые историки подвергают сомнению вину Святополка, полагая, что Бориса и Глеба приказал убить четвертый брат – Ярослав. Их версия основана, в частности, якобы на несоответствии предписываемого Святополку поступка обстоятельствам: дескать, зачем Святополку убивать Бориса и Глеба - своих союзников, заявивших о покорности и признании старшего брата в качестве киевского князя. Полагаю, эти историки ошибаются. Во-первых, Борис был любимым сыном Владимира. Именно ему Владимир доверял свою дружину в дополнение к собственной дружине Бориса. А дружина в то время означала силу и власть. Святополка Владимир не любил и тому есть летописные свидетельства. То есть именно Борис пользовался абсолютным доверием отца. Во-вторых, Святополк с его чёрной душонкой вряд ли поверил искренности заявлений Бориса и Глеба о покорности – ведь он судил о них по себе. Бороться за власть со своими родственниками было нормой в то время. Глеба после убийства Бориса по понятиям Святополка тоже следовало ликвидировать, поскольку было общеизвестно, насколько Борис и Глеб любили друг друга, и месть за старшего брата со стороны Глеба выглядела в глазах Святополка неизбежной.
** Подробнее мысли автора об идейном наследии Александра Невского изложены в его статьях «Наследие Александра Невского в зеркале сегодняшнего дня» (портал «Восточная трибуна», 27.06.2024), «Три ипостаси Александра Невского» (журнал «Международная жизнь», май 2021), «За други своя»: 800 лет со дня рождения Александра Невского» («Независимая газета», 14 мая 2021г.).
Иванов Александр Анатольевич - Чрезвычайный и Полномочный Посол, первый постоянный представитель России при АСЕАН (2017-2023 гг.)
кандидат исторических наук, член экспертного совета Научно-аналитического портала «Восточная трибуна»